— Может, это, как там, военная тайна? — предположил Леон. — Знаешь, когда журналистов заставляют заткнуться насчет какого-то материала?

Билли пожал плечами.

— Они не сумеют… Половина экскурсантов, наверное, уже раструбила об этом дерьме в своих блогах.

— А кто-нибудь, может, зарегистрировал бигсквидгондот-ком [5] ,— предположила Мардж.

Билли пожал плечами.

— Возможно. Знаете, пока сюда ехал, я думал, может, не надо… Я и сам чуть было не скрыл это от вас. Видимо, в меня внедрили страх Божий. Но главное для меня не в том, что копы запрещают. Просто это совершенно невозможное событие.

Тем же вечером, когда он направился домой, разразилась буря, ужасная, из тех, что электризуют воздух. Из-за туч небо стало темно-коричневым. С крыш текли писсуарные струи.

Как только Билли вошел в свою квартиру в районе Харингей, в тот самый миг, когда он переступил через порог, зазвонил телефон. Билли уставился сквозь окно на мокрые деревья и крыши. На другой стороне улицы мусорный вихрь окружил белку со свалявшейся шерстью, сидевшую на гребне крыши. Белка трясла головой и смотрела на него.

— Алло? — проговорил он. — Да, это Билли Харроу.

— …бу-бу-бу, что вы, черт бы вас побрал, вернулись так поздно. Значит, приедете, да? — сказала женщина на линии.

— Погодите, что такое?

Белка по-прежнему глазела на него. Билли показал ей кукиш и одними губами произнес: «Пошла вон», затем отвернулся от окна и постарался сосредоточиться.

— Простите, а кто это?

— Черт, вы будете наконец слушать? Трещать у вас получается лучше, да? Полиция, приятель. Завтра. Усекли?

— Полиция? Вы хотите, чтобы я вернулся в музей? Хотите, чтобы…

—  Нет.В участок. Ради бога, прочистите уши. — Молчание. — Эй, вы там?

— …Знаете, мне не нравится, как вы…

— Да, а мне не нравится, как вы треплетесь, хотя велено молчать.

Женщина продиктовала адрес. Билли хмурился, записывая его на меню какой-то кулинарии.

— Куда? Это же Криклвуд.Музея и близко нет. Какого?.. Зачем присылать кого-то оттуда в музей?..

— Все, приятель, разговор закончен. Являетесь туда завтра.

Женщина дала отбой, а ему в своей холодной комнате оставалось только глазеть на трубку. Окна дребезжали под ветром, так, словно прогибались. Билли все смотрел на телефон. Его раздражало то, что он считал своим долгом повиноваться этому последнему приказанию.

Глава 3

Билли снились дурные сны. Не ему одному. Однако для него не существовало никакой возможности узнать, отчего спящие по всему городу исходили п о том. Сотни людей, не знакомых друг с другом, не сопоставлявших свои симптомы, мучились во сне. Дело было не в погоде.

На встречу ему попросту приказали явиться — без обсуждения, а он притворялся перед самим собой, что ни во что ставил и встречу, и приказание. Он обдумывал или, опять же, притворялся, что обдумывает, не позвонить ли отцу. И разумеется, звонить не стал. Начал было набирать номер Леона, но снова остановился. Добавить к сказанному ему было нечего. Он хотел с кем-нибудь еще поговорить об исчезновении, об этой странной краже, перебирая в уме возможных собеседников, но необходимая для звонка энергия неумолимо покидала его.

Белка все еще оставалась на крыше. Билли был уверен: это все тот же зверек, что наблюдал за ним из-за водосточного желоба, словно окопавшийся солдат. На работу Билли не пошел и не был уверен, что туда пошел хоть кто-нибудь. Звонить в музей он тоже не стал. Он не позвонил вообще никому.

Наконец — поздно, когда небо стало серым и плоским, позже, чем хотела его грубая собеседница, в некоей слабой и тщетной попытке неповиновения, — Билли покинул свой квартал, прошел через пустырь возле Манор-Хауса и сел на автобус 253. Он брел через обертки от еды, через газеты, через афишки, печально срываемые ветром с заброшенной тумбы. В автобусе он смотрел сверху вниз на невысокие плоские навесы остановок — постаменты для листьев.

В Кэмдене он спустился в метро и через несколько станций поднялся, чтобы сесть в другой автобус. Он не раз проверял свой мобильник, но нашел только сообщение от Леона — «БОЛЬШЕ СОКРОВИЩ НЕ ПРОПАЛО???» Теперь за окном автобуса проносились районы Лондона, незнакомые ему, но такие щемяще-родные с их второсортным бизнесом и дешевыми забегаловками, фонарными столбами, где незажженные рождественские украшения свисали, как сохнущее белье, — то ли их вывесили заранее, то ли не снимали целый год. Надев наушники, он слушал саунд-клэш — M. I. A.с рэпером из молодых да ранних. Надо было настоять, чтобы полицейские просто заехали за ним, раз уж их штаб-квартира помещается в таких дебрях.

Идя пешком, Билли, даже несмотря на наушники, вздрогнул от звуков. Впервые в жизни он то ли услышал, то ли вообразил этот стеклянный хруст вне коридоров Дарвиновского центра. Свет раннего вечера был неверным. «Все не так», — подумал он. Тело архитевтиса словно затыкало собой некую щель, не давая чему-то ходу. Билли чувствовал себя незакрепленной крышкой, хлопающей под напором ветра.

Полицейский участок располагался чуть в стороне от главной улицы и оказался гораздо больше, чем ожидал Билли. Это было одно из тех уродливых лондонских зданий из кирпича горчичного цвета, которые, вместо того чтобы благородно ветшать, как их краснокирпичные викторианские предшественники, не старели, но лишь делались все грязнее и грязнее.

Пришлось долго ждать в приемной. Дважды Билли поднимался и спрашивал, нельзя ли увидеть Малхолланда. «Мы скоро займемся вами, сэр», — пообещал полицейский, к которому он обратился. «А кто, блин, это такой?» — сказал другой. Билли все больше и больше раздражался, перелистывая страницы старых журналов.

— Мистер Харроу? Билли Харроу?

Подошедший к нему человек оказался вовсе не Малхолландом. Ему было за пятьдесят: маленький, костлявый, аккуратно причесанный, одетый довольно уныло — в старомодный коричневый костюм. Руки он держал за спиной и, пока стоял, качался взад-вперед, привставая на носках, — маленький нервозный танец.

— Мистер Харроу? — произнес он голоском настолько же тонким, как его усики, и обменялся с Билли рукопожатием. — Я старший инспектор Бэрон. Вы встречались с моим коллегой Малхолландом?

— Да, а где он?

— Его сейчас нет. Я беру на себя это расследование, мистер Харроу. Вроде того. — Он наклонил голову. — Приношу извинения за то, что заставил вас ждать, и очень благодарен вам за то, что вы сюда явились.

— Что значит — берете на себя? — спросил Билли. — Кто бы ни говорил со мной накануне вечером, это не… она была чертовски груба, если честно.

— Ну да, при том что мы, можно сказать, экспроприировали ваши лаборатории, — сказал Бэрон, — куда вам еще податься, а? Думаю, вам придется оставить свое маринование, пока мы не закончим. Можете рассматривать это как отпуск.

— Серьезно, как обстоят дела? — Бэрон вел Билли по коридорам, освещаемым лампами дневного света. Под ними Билли заметил, какие грязные у него очки. — Почему вы взяли на себя это расследование? И вы здесь на таком отшибе… Не хочу сказать ничего плохого…

— Так или иначе, — сказал Бэрон, — я обещаю, что мы не задержим вас дольше, чем понадобится.

— Не совсем понимаю, чем я могу вам помочь. Я уже рассказал вам все, что мне известно. То есть Малхолланду. Он, значит, где-то напортачил? А вы разгребаете?

Бэрон остановился и в упор посмотрел на Билли.

— Это как в кино, да? — сказал он и улыбнулся. — Вы говорите: «Но я уже обо всем рассказал вашим сотрудникам», а я говорю: «Что ж, теперь можете рассказать об этом мне». Вы мне не верите, мы ходим вокруг да около, а потом наконец, после нескольких вопросов, на лице у вас написан ужас, вы говорите: «Так что, по-вашему, як этому причастен?» И так далее и тому подобное.

Билли безмолвствовал. Бэрон продолжал улыбаться.