Большинство магов Хаоса талдычили до умопомрачения о том, что Хаос, к которому они взывают, ведет к освобождению, что их нелинейное колдовство является антитезой линейному, ограниченному мышлению, якобы ведущему к Освенциму, и так далее. Но подчеркивание лишь этого аспекта ультраправых взглядов было только политической уловкой. Существовала и другая, более-менее подавляемая, но не менее почтенная, истинно фашистская традиция: декадентское барокко.

Нацисты Хаоса были самой пламенной из фашистских сект. Они, подобно штрассеровцам, жаждали вернуться к незамутненным истокам движения. Скрипучая черная кожа СС, доказывали они тем немногим, кто был готов слушать, а не бежать прочь или убивать их на месте, — это всего лишь трусливая порнография, ханжеское искажение традиции.

Лучше, говорили они, посмотрите, какую жестокость проявляли на Востоке. Посмотрите на автономные партизанские ячейки, созданные в рамках операции «Вервольф» [65] . Посмотрите на сибаритские оргии в Берлине — не искажение, а отражение подлинной сути режима. Посмотрите на самую священную дату в их календаре: Kristallnacht [66] , на все эти крупицы Хаоса на камне. Нацизм, утверждали они, есть избыточность, а не ханжеское самоограничение, не жесткий корсет «сверх-Я», добровольно надетый бюрократами.

Их символом была восьмиконечная звезда Хаоса, видоизмененная так, что Муркок расплакался бы [67] , — с загнутыми диагональными лучами: свастика, указывающая во всех направлениях. Что есть «Закон», говорили они, что есть отмщение Хаосу, как не Тора? Что есть Закон, как не Закон Иудейский, который сам по себе есть иудейство, а потому — что есть Хаос, как не отмена этого грязного библейско-большевистского кодекса? Что есть лучшее в человечестве, как не воля, ярость и потакание своим прихотям, и разве не «Делай, что изволишь» [68] служит основой для самовоспроизводства Сверхчеловеков? И так далее, до бесконечности.

Конечно, они были провокаторами и составляли смехотворно крошечную группу, но прославились даже среди злодеев отдельными актами жестокости — невероятной, артистической жестокости, воскрешавшей истинный дух их пророков. Они утверждали, что «окончательное решение еврейского вопроса» было, бесспорно, действенным, но ему недоставало души. «Проблема с Аушвицем, — утверждали их теоретики изощренно-мучительных смертоубийств, — состояла в том, что это был лагерь недостаточно лагерный!» Фюрер-Хаос, на приход которого они надеялись, мог бы, по их мнению, осуществить достаточно художественный геноцид.

Именно к этим деятелям обратились за помощью Тату, Госс и Сабби — и дали Лондону знать, с кем они связались. Они призвали этих возмутительных и опасных чудовищ-клоунов для охоты за Дейном и Билли. И это от них спасся Билли, но не уберегся Дейн.

Глава 49

Билли надел очки. Они были безупречно целы и оставались чистыми.

— Вати, — позвал он.

— Где Дейн, я не знаю, — незамедлительно отозвался тот. — Продолжаю поиски, но, скорее всего, нам придется лишь надеяться, что Джейсону повезет больше. Они укрыли его при помощи каких-то чар.

— Я хочу рассказать, что мне снилось, — сказал Билли таким голосом, словно все еще спал. — Уверен, это важно. Мне снился кракен. Это был робот. Он был на прежнем месте, в аквариуме, целый и невредимый. Я стоял рядом с ним. И что-то мне сказало: «Ты смотришь не в ту сторону».

Несколько секунд оба молчали.

— Джейсон сейчас туда войдет, и, пока он там, я хочу выяснить, почему этот ангел присматривал за мной, — продолжил Билли. — Может, ему известно что-то о происходящем. Он знал, где меня найти. И возможно, опекал меня, но позволил, чтобы забрали Дейна.

Билли рассказал Вати о том, что наделали Фитч и Саира, — без колебаний, хотя понимал, что это строжайшая тайна. Он доверял Вати — ну, в той мере, в какой мог теперь доверять любому лондонцу.

— Скажи им, что они должны нам помочь, — закончил он.

Вати запрыгал на манер лягушки из одного тела в другое, но вынужден был вернуться.

— Я не могу туда попасть, — сообщил он. — Из-за Лондонского камня. Он меня выталкивает. Все равно что всплывать в водопаде. Но…

— Что ж, лучше бы ты нашел способ дать им знать. Иначе я пойду по всему городу и буду кричать о том, что они натворили. Так им и передай.

— Билли, я не могу туда попасть.

— Взломай их секреты.

— Билли, слушай. Они вошли в контакт. Я получил сообщение от этой женщины, Саиры. Умная — понимает, что я был с тобой и Дейном. Запустила сообщение через мой офис. Ничего не выдала, просто: «Пытаемся связаться с нашим общим другом. Не встретиться ли нам?» То есть они хотят помочь. Они уже против Тату. А значит, скорее наши друзья, чем враги, верно? Я туда попасть не могу, но попробую послать к ним кое-кого из своих людей, чтобы те спросили у Фитча, где скрываются нацисты.

— Ведь если это где-то в Лондоне… — проговорил Билли. — Он должен знать.

— Это мысль. Да, это мысль.

— Сколько времени понадобится?

— Не знаю.

— Пойдем, — сказал Билли. — Мы его вытащим. Я смотрю не в том направлении. Мне надо знать, кто сражается против меня и кто — вместе со мной. Ну, Вати, как мне разузнать об ангелах?

В таком городе, как Лондон…

Стоп: бесполезно размышлять об этом подобным образом, потому что такого города, как Лондон, нет. Вот в чем дело.

Лондон — это кладбище, где бродят призраки мертвых верований. Город и ландшафт. Рынок, наложенный на феодальные отношения. Собирательство и охота, а также небольшие очаги несхожести; но на том уровне, где приходилось обитать Билли, городская среда представлялась лоскутным одеялом вотчин, теократических герцогств, зон и сфер влияния, над каждой из которых властвовал местный деспот, крестный отец, надсмотрщик. Все основывалось на личных связях, возможностях доступа, взятках на том или ином конкретном маршруте.

В Лондоне есть свои посредники, партизанские шадханы, устраивающие встречи за некоторую сумму. Вати мог указать, где их найти и у кого имеются слабые связи с ангелами. Он продолжал поиски, а кроме того, вынужден был не забывать и про собственную войну. Луна становилась рогатой, небо — бугристым. Секты были своенравны.

И посреди всего этого пребывал Билли, совершенно один, понимая, что должен испытывать ужас, однако не ощущая его. Он чувствовал только, как при каждом его шаге замирают часы. Ранним утром он начал обход по списку, который продиктовал Вати.

Билли знал, как рьяно за ним охотятся — теперь еще усерднее, чем раньше. Он обнаружил, что научился ступать в том же ритме, что и Дейн, когда прикрывал его, что нынешняя походка обеспечивает ему маскировку, что он машинально переходит в полутень, движется мелкими шагами, как истинный оккультный воин. Держа фазер в кармане, Билли пристально вглядывался во все, что его окружало.

Так, совершенно один, Билли постучал в заднюю дверь закусочной в Далстоне, зашел в церковь в Клэпеме, в зал, где выставлялись ковры, в кентиштаунский «Макдональдс». «Вати сказал, что вы можете мне помочь», — снова и снова говорил он подозрительным личностям, отзывавшимся на стук.

Безопаснее всего было ни о чем не говорить — никогда и ни с кем. Общение могло повлечь за собой участие в битве, о которой ты даже не подозревал, игру на чьей-то стороне, неожиданное для тебя заключение союза. Тем не менее общаться приходилось. У тех, кто устраивал встречи, и тех, кто на них приходил, имелись специальные для этого места, комнаты и точки доступа в интернет, где мужчины и женщины, нанятые верующими, чтобы красть, мучить, убивать, охотиться и подкупать, могли находиться среди других, которые понимали трудности такой работы и сопоставляли разные слухи.