— Одного я никогда не понимала, — продолжала она, — почему все это делает их задирами.

— Они ухаживают за своим скотом, — сказал Варди. — И находят для него гнезда.

Он посмотрел на часы.

— Как скажете. Значит, кто-то подвергается тотальному уничтожению. Но что за урод им платит? Ко мне мало что поступает. А что это значит, хрен поймешь.

Если ее попытки что-то спрогнозировать, установить дистанционное наблюдение, произвести сенсорную щекотку или ночное вынюхивание, сжать потоки, создать помехи для чужих кодов не приносили никакой информации — тогда, разумеется, ее источники были под колпаком.

— Варди, куда это вы? А? — осведомился Бэрон.

— Оставьте, босс, — сказала Коллингсвуд. — Пусть Мистическая Пицца займется своим делом. Я сама хочу разобраться с этими оружейниками. Чтобы установить источник финансирования, наш док не нужен, верно?

Пит Дуайт гадал, правильно ли он выбрал себе карьеру. Он не был плохим полицейским: жалоб на него не поступало, начальство не разносило. Но он никогда не расслаблялся. Оставаясь без полицейской формы, Пит целый день неважно себя чувствовал, испытывая легкое беспокойство: его мучило ощущение, что где-то он непременно напортачил. А это могло привести к язве или еще к чему-нибудь.

— Привет, — бросил Питу полицейский в штатском, которого он узнал, хотя не мог припомнить его имени.

— Привет, приятель.

— Бэрона поблизости не видал?

— Нет, вроде нет, — сказал Пит. — Но Кэт у себя. Что тебе нужно от этих психов?

Пит по-товарищески рассмеялся и внезапно почувствовал ужас: что, если этот тип работает в том самом отделе по борьбе с культами? А тут про психов… Но нет, парень был не оттуда и к тому же рассмеялся сам. Пит направился в сторону помещений, выходивших во двор.

В главной комнате, посреди стука клавиатур, Симона Болл перелистывала свои бумаги. Ей было порядком за тридцать, она любила классические мультфильмы и обожала поездки по Европе, хотя и не часто в них бывала. У же семь лет она числилась во вспомогательном персонале. Симона подозревала, что ее обманывает муж, и недоумевала, почему это ее не слишком злит.

— Где Кэт? — спросил ее какой-то мужчина.

Симона его узнала, махнула рукой в нужную сторону и вернулась к мыслям о муже.

Инспектор сыскной полиции Бен Сэмуелз, стоявший в коридоре, весь в мыслях об экзамене своей дочери по классу фортепиано, поднял взгляд и радушно приветствовал проходившего мимо коллегу. Тот спросил у женщины-констебля Сьюзен Грининг, правильно ли он идет, и та, отвечая ему, расплылась в улыбке, уверенная, что они флиртовали. Рядом с кабинетами ПСФС трое мужчин обменивались мнениями о футбольном матче; один из них игры не видел, но притворялся, что видел. Они расступились перед своим коллегой, кивнули и неразборчиво — имя никак не шло на ум — поприветствовали его, а тот, что врал, спросил у новоприбывшего, что он думает о матче, как бы в порядке компенсации. Новоприбывший присвистнул и восхищенно покачал головой, все трое горячо согласились; имя его так и не всплыло в памяти, но полицейские припомнили, что их товарищ болеет за одну из команд.

Он вошел в офис ПСФС. Там была только Коллингсвуд, тыкавшая пальцем в клавиатуру, как будто совершенно наобум. Она мельком взглянула на вошедшего. Тот кивнул, направляясь к картотекам у дальней стены.

— Порядок, Кэт, — сказал он. — Просто надо найти несколько папок.

Он выдвинул ящики — и услышал, как Кэт встает. Последовала тишина. Он обернулся. Коллингсвуд твердой рукой сжимала пистолет, нацеленный ему в грудь.

— А ну-ка, скажи, — велела она, — кто ты такой, сучий потрох?

Глава 51

— Я хочу поговорить с кем-нибудь, кто понимает в ангелах, — сказал Билли.

Посредник начал звонить по телефону, разослал электронные письма, запустил программу мгновенной рассылки сообщений и направил запросы на разные чаты. Наконец он сказал Билли, куда нужно идти.

— Порядок, он знает, что вы придете. Иначе вы нарвались бы на неприятности.

— К кому я иду? Кто меня встретит?

— Бывший ангел, само собой.

Это превосходило ожидания Билли. Не специалист, не ангеломан — но тот, кто некогда принадлежал к бутылочному племени, тот, с кем можно более-менее поговорить. Хранителей музеев почти нельзя понять: их служба связана с памятью, и памятью не человеческой. Изначально они говорили не на общепринятом языке. Но, становясь ненужными, они протягивали по инерции еще несколько лет, и это своего рода одиночество делало их больше похожими на людей.

Здание Института Содружества — то ли раковина, то ли шлем конкистадора — раскинулось на южной стороне Холланд-парка. Институт закрыли в начале двухтысячных. Нелепые экспозиции в честь стран-участниц, вежливая и ненужная дань имперскому прошлому, давно исчезли. Но здание не было совершенно пустым. Когда стемнело, Билли проник в него — теперь, с его новыми умениями, это было просто. Он слушал раскатистый звук собственных шагов.

Толщина слоя пыли составляла лишь несколько миллиметров, но этого было достаточно. Билли шел по ней, точно вброд, направляясь к последним нетронутым стендам. Во многих помещениях должна была стоять полная темнота, и Билли недоумевал, что это за слабый свет позволяет ему видеть. Раз он услышал охранника — человека, — совершавшего свой равнодушный обход. Билли просто забрался в шкаф и стоял там неподвижно, дожидаясь, когда затихнет эхо шагов.

Несколько предметов с выставки сохранились — их забыли, сочли малоценными или не смогли найти. Теперь, в безлюдье, они снова появились на видном месте. Билли вошел в зал без окон, но освещенный, более того — сверху падали целые столбы света: каждый начинался в какой-нибудь точке совершенно ровного потолка, и все они шли вниз, пересекаясь, будто комната испытывала ностальгию по лунным лучам, которых никогда не видела, и вырастила их подобия. Пробираясь среди переплетенных толстых пальцев воображаемого света, Билли достиг того предмета, что его ждал.

Боже, подумал он, приблизившись. Да я же тебя помню.

На него глазел списанный ангел памяти выставки стран Содружества.

— Привет еще раз, — сказал Билли.

Он видел эту штуку еще ребенком, при дневном свете, когда она была экспонатом. Маленькая пластмассовая коровка глядела на него искоса, демонстрируя стеклянный бок. Внутри были четыре желудка, которые высвечивались один за другим, вспомнил Билли, и вот они, как и раньше, поочередно освещались. Рубец, сетка, книжка и сычуга, мерцающий процесс пищеварения, затеянный ради производства молока, — основы экономики какой-то из стран Содружества. Ах да, Новой Зеландии.

Он чувствовал внимание ангела, его убывающую самость. Когда открыли институт, этот мнемофилакс после работы топал по коридорам походкой Минотавра. Он защищал этот дурацкий дворец памяти от сил злобного времени и гневной постколониальной магии. Отсутствие интереса со стороны публики в конце концов убило его. Теперь, после смерти, он был одинок и набит разными историями.

Слышал, ты собирался прийти.Голос звучал издалека. Ангел пытался рассказать Билли о сражениях, в которых участвовал, но его пояснения были недоступны человеку. Он пробовал излагать бессмысленные истории, не доводя их до конца; Билли вежливо кивал после каждого неудавшегося анекдота. Наконец, кашлянув, как воспитанный человек во время чаепития, Билли вернул ангела к насущным вопросам.

— Мне сказали, ты можешь объяснить, что происходит. Один из ваших следовал за мной. Присматривал. Из Музея естествознания. Можешь сказать почему?

Могу,сказал бывший ангел. Он жаждал отвечать. Ты — тот, кого он ждал.

— Та бутыль? Ангел из Музея естествознания? Как ты узнал?

Рассказали. Другие. Мы разговаривали.Может, он и был мертв, но сохранял связь со своими все еще активными родственниками. Он провалился,сказала коровка. Билли ощущал за спиной дуновения воздуха, как будто распашные двери открывались и закрывались, помогая ангелу говорить. Его голос выстраивал звуки. Кракен пропал. Он не справился. Полон вины.