Приблизились чьи-то шаги, но затем удалились. Дейн посмотрел на потолок.

— Знаешь, в чем вопрос? — сказал он. — Кому именно ты верен. Богу? Церкви? Папе? А что, если они не согласны между собой? — Он продолжал смотреть вверх. — Чего хочешь ты и чего хочу я — это не одно и то же. Ты хочешь быть в безопасности и… на свободе. Чего же еще? Здесь безопаснее, чем снаружи. Еще ты хочешь отомстить, да? Чего хочу я — это мой бог. И здесь наши желания могут совпасть.

Помолчав, он продолжил:

— Если мы пойдем на это, Билли, мы с тобой, я должен знать, что ты не сбежишь. Я тебе не угрожаю — просто предупреждаю, что ты умрешь, если попытаешься управиться с этим дерьмом в одиночку. Если мы пойдем на это, я тебе помогу, но и ты обязан будешь помочь мне. А значит, ты должен мне доверять. Ты будешь в опасности. Если мы уйдем. Вся свора погонится за тобой. — Дейн поднял сумку. — А здесь безопаснее. Но они не дадут тебе уйти. Они хотят знать, что такое ты видишь.

Он постучал себя по голове.

— Почему ты идешь на это? — спросил Билли, чувствуя, что сердце у него снова забилось чаще.

— Нам не подобает просто наблюдать.Надо спасать бога.

— Они думают, что нужно сидеть на месте. Я читал о движении без движения. Мур полагает, что совершает священнодействие, двигаясь, подобно кракену на доске. То есть не двигаясь.

— Удобная теория. Можно сидеть, не отрывая задницы. Мне нужна твоя помощь, но я не собираюсь настаивать. А время работает против нас. Итак?

— Я не тот, за кого ты меня принимаешь, — сказал Билли. — Я не становлюсь святым лишь потому, что резал спрута.

— Тебя что больше беспокоит — что ты пленник или святой? Я не прошу, чтобы ты кем-то был.

— Что ты собираешься делать?

— Ты угодил в самую гущу войны. Не буду пудрить тебе мозги, не стану говорить, что ты сможешь отомстить за своего приятеля. Тебе не одолеть Госса, как и мне. Я предлагаю не это. Мы не знаем, у кого кракен, но знаем, что его ищет Тату. Если он завладеет чем-то подобным… Это он убил твоего друга. Лучший способ отравить ему жизнь — вернуть бога себе. Это лучшее, что я могу сделать.

Итак, Билли мог остаться среди подобострастных тюремщиков, которые будут давать ему галлюциноген и преданно, как средневековые монахи, записывать любую чушь, выходящую из его уст.

— Они ополчатся на тебя? — спросил Билли. — Если ты их надуешь?

Вот это отступничество! Дейн останется без церкви, которая его воспитала: герой-ренегат, уносящий веру в сердце тьмы, паладин в преисподней. Целая жизнь, наполненная повиновением, а теперь — неизвестно что!

— Еще как, — сказал Дейн.

Билли кивнул, сунул в карман чернила и сказал:

— Пойдем.

Двое, стоявшие у ворот, казалось, были потрясены, завидев Дейна. Они кивали и лицемерно отводили глаза от Билли. Ему захотелось притвориться владеющим глоссолалией.

— Я наружу, — заявил Дейн. — По делу.

— Конечно, — сказал привратник помоложе, перекладывая свой дробовик из одной руки в другую. — Позвольте только… — Он возился с замком. — Но, — привратник указал на Билли, — тевтекс сказал, что нужно его разрешение…

Дейн выкатил глаза.

— Не морочьте мне голову, — отрезал он. — Я на задании. А он мне нужен на минуту, чтобы проверить одну хреновину. Мне нужно то, что у него вот здесь. — Дейн кончиками пальцев постучал по голове Билли. — Вы знаете, кто он? И что ему известно? Не задерживайте меня, я сразу приведу его обратно.

Привратники переглядывались. Дейн тихо сказал:

— Не… задерживайте… меня.

Что ж, можно ли было не повиноваться Дейну Парнеллу? Они открыли ворота.

— Не запирайте, — велел Дейн. — Он вернется через минуту.

Он повел Билли вверх по лестнице. Шагая вслед за Дейном, Билли рискнул мельком глянуть назад.

Дейн откинул люк и вытащил Билли мимо завалов строительного мусора в заднюю комнату Христовой церкви Южного Лондона.

Сквозь окна лился свет. Вокруг беглецов оседала лондонская пыль. Билли заморгал.

— Добро пожаловать в изгнание, — тихо сказал Дейн, опуская люк. Теперь, из-за своей верности долгу, он стал предателем. — Идем.

Они миновали кухню, туалет, склад старой мебели. В главном помещении стулья были составлены в круг. Войдя в него, Билли и Дейн оказались посреди собрания, состоявшего по большей части из пожилых женщин. При их появлении все разговоры оборвались.

— Как поживаешь, дорогой? — обратилась к Дейну одна из женщин.

Другая спросила:

— Все в порядке, милый?

Дейн не обратил на них внимания.

— Они что?.. — шепнул Билли. — Поклоняются — э-э — кракену?..

— Нет, это баптисты. Взаимная защита. Тевтекс в любую секунду может обнаружить, что мы ушли. Так что нам надо убраться как можно дальше, и побыстрей. Следуй за мной и не отставай, делай в точности то, что я тебе скажу, и сразу, как только скажу. Будешь действовать самостоятельно, Билли, тебя тут же найдут и убьют. А этого никто из нас не хочет. Понимаешь? Иди быстро, но не беги. Готов?

Глава 22

Ясновидцы, так долго предрекавшие конец света, не проявляли ни удовольствия, ни желания кричать: «Я же вам говорил!» Теперь все, кто давал себе труд об этом подумать, соглашались с ними, даже если относились недоверчиво к внезапным озарениям. И те, кто внезапно обнаружил себя в авангарде мейнстрима, испытывали некоторую растерянность. Какой смысл заниматься предостережениями, если каждый слушатель — большинство людей сохраняли беззаботность, с которой покончило бы лишь погасшее солнце, — только кивал и соглашался?

Чума уныния поразила маниакальных пророков Лондона. Предостерегающие знаки были выброшены, брошюры превратились в бумажную кашицу, громкоговорители нашли себе место в шкафах. Те, кто улавливал движения сомнительных сущностей, настаивали, что со времени исчезновения архитевтиса стало приближаться нечто новое: нечто одержимое, упорное, сосредоточенное на себе. А вскоре оно развернулось еще сильнее, приобрело больше неповторимых черт, вышло из куколки неопределенности и стало осязаемым — навязчивая сиюминутность, тяжело шагающая по времени.

Нет, они тоже не знали, что это в действительности означает, но впечатление — очень сильное — было именно таким. И это злило их до потери сил.

Билли шел, спотыкаясь, все это казалось непривычным — день, холодный солнечный свет, прохожие. Люди в повседневной одежде — одни несли в руках папки и портфели, другие направлялись в магазины. Южный Лондон. Никто не взглянул на него дважды. Безлиственные деревья скребли небо, отдраенное зимой.

Взлетела стая голубей, набрала скорость и исчезла где-то над антеннами. Дейн уставился на них с откровенной подозрительностью и подозвал Билли.

— Пошевеливайся, — сказал он. — Не нравятся мне эти птички.

Билли прислушивался к глухому топоту своих шагов по гудрону — совсем никакого эха. Пульс частил. Впереди виднелись крыши невысоких домов, неухоженные кирпичные постройки. Церковь, оставшаяся позади, мало чем отличалась от большого сарая.

— Мне совсем не нравятся эти птицы, — повторил Дейн.

Они шли, минуя продавцов газет, переполненные урны, собачье дерьмо у деревьев, магазинчики. Дейн привел Билли к машине, но не той же самой, что прежде, и открыл дверцу. Раздался какой-то шепот.

— Что такое? — сказал Дейн, поднимая взгляд. — Они?..

Других звуков не последовало. Дейн смотрел на грубо слепленного глиняного дракона — дань викторианской пышности, — вделанного в крышу возле конька. Наконец он втолкнул Билли в машину.

— Что это было? — спросил Билли. Дейн с дрожью выдохнул, крутя руль.

— Ничего, — сказал он. — Но есть одна мысль. Видит бог, нам нужна помощь. Надо проехать какое-то расстояние, — (Билли не узнавал ни одной из улиц.) — Лондон в любую секунду могут наводнить мои чертовы соратники. Бывшие соратники.