Когда точно так же поступал Леон, Мардж раздражалась, но в то же время была довольна оттого, что выдает кредит и сможет обналичить его позже. По той же причине, не намереваясь хранить верность Леону с самого начала, она относилась к его собственным случайным связям на стороне (обычно почти не скрываемым) в большей мере с облегчением.
Сам по себе тот факт, что она не получает весточки от Леона два, три, пять дней, иногда и неделю, не сильно бы ее встревожил. Это ничего не значило — не больше чем отмена совместного похода в последнюю минуту. Но сейчас она испытывала беспокойство — замешательство, — потому что на этот раз договоренность была особенной: они собирались на непрерывный показ фильмов о Джеймсе Бонде — это, мол, «будет жутко весело», — а Леон не позвонил, чтобы поменять планы. Он просто настучал ей по мобильнику какую-то чушь — что само по себе не было новостью — и пропал. А теперь не обращал внимания на ее послания.
Она отправляла ему эсэмэски, пыталась связаться по электронной почте. «Где ты? — писала она. — Сообщи, я беспокоюсь. Позвони на автоответчик, отправь записку с почтовым голубем, что угодно. XXX»
Мардж удалила последнее сообщение Леона, посчитав его какой-то пьяной глупостью. Теперь она, конечно, глубоко об этом сожалела. «Билли говорит, есть культ спрута» — так, кажется, оно гласило.
— Отцы и матери и равнодушные тетушки и дядюшки в холодной тьме, мы молим вас.
— Мы молим вас, — тут же бормотали прихожане, повторяя последние слова тевтекса Мура.
— Мы суть ваши клетки и синапсы, ваши жертвы и паразиты.
— Паразиты.
— Заботитесь ли вы о нас, не знаем мы.
— Не знаем мы.
Билли сидел в последнем ряду. Он не поднимался и не опускался вместе с немногочисленной паствой, не произносил вместе с ней бессмысленные, вежливо запаздывающие слова. Он наблюдал. В зале было меньше двадцати человек: по большей части белые, но не все, по большей части недорого одетые, по большей части среднего возраста или старше, однако — вот странный демографический всплеск — в одном ряду сидели четверо-пятеро молодых людей бандитского вида, суровых, благоговейных и покорных.
Дейн стоял, как неуклюжий алтарный служка. Глаза у него были закрыты, губы шевелились. Лампы горели слабо, все вокруг покрывали тени.
Тевтекс отправлял службу на английском, часто уплывая в классическую или вульгарную латынь, а порой и в греческий, судя по звучанию, произнося странные скользкие звуки, — эхо языков, сгинувших в пучине народов или выдуманного бормотания головоногих стад, наречий атлантов, гиперборейцев, Р’льеха. Билли ожидал экстатичности, лихорадочной набожности, бурно выражаемой при помощи языков или щупалец, но это рвение — именно рвение, он видел слезы и стиснутые руки — было управляемым. Здесь царила атмосфера воскресной проповеди, а не харизматического поклонения — этакий англокатолицизм в исполнении моллюскопочитателей.
Маленькая группка. Где же остальные? Сам зал, скамейки в нем могли принять в три раза больше людей. Изначально ли места было больше, чем нужно, или просто эта религия пришла в упадок?
— Дотянитесь и окутайте нас, — сказал Мур.
— Окутайте нас, — отозвались прихожане, ритуально двигая пальцами.
— Мы знаем, — сказал тевтекс, начиная проповедь. — Мы знаем, что это странное время. Есть такие, кто полагает, что это конец. — Он сделал такой жест, будто отпускал свою паству. — Я прошу всех крепить веру. Не бойтесь. «Как мог он исчезнуть? — спрашивают меня. — Почему боги ничего не предпринимают?» Помните две вещи. Первое: боги ничего нам не должны. Мы поклоняемся им не поэтому. Мы поклоняемся им, потому что они боги. Это их мир, а не наш. Они выбирают то, что выбирают, а почему — не наше дело.
«Господи Иисусе, — подумал Билли, — вот ведь мрачная теология». Его удивляло, что тевтексу удается удерживать в этом зале людей, не давая им взамен никакой надежды. Так полагал Билли, но притом видел, что здесь вовсе не витает дух отрицания, что паства преисполнена надежды, безотносительно к словам тевтекса, и что сам он питает ту же надежду. Доктрина была не такой уж доктринерской.
— И второе, — сказал Мур. — Помните о движении, которое похоже на неподвижность.
Эти слова вызвали легкий трепет. Не последовало ни причастия, ни выноса — например, священного кальмара.
Нестройно зазвучал громыхающий бессловесный гимн, и прихожане гуськом потянулись к выходу, бросая на Билли странно-заискивающие взгляды. Парни же, казалось, жаждут встретиться с ним глазами.
Дейн и Мур подошли к Билли.
— Ну вот, — сказал тевтекс. — Ваша первая служба.
— Что это за белка? — спросил Билли.
— Наемница, — сказал Дейн.
— Что? Какая такая наемница?
— Фамильяр по вызову, — (Фамильяр?) — Ну-ну, не надо так смотреть. Помощница. Не делай вид, что ни о чем таком не слышал.
Билли подумал о черных котах.
— Где она сейчас?
— Не знаю и знать не хочу. Она сделала то, за что я ей заплатил. — Дейн избегал его взгляда. — Работа выполнена. Вот она и исчезла.
— Чем ты ей заплатил?
— Да орехами, Билли. Чем еще платить белке?
Лицо у Дейна было настолько невыразительным и скучным, что Билли не мог разобрать, правда это или издевка. Добро пожаловать в новую сферу деятельности. Волшебным животным здесь платят — скажем, орехами. Билли осматривал картины и книги в личных покоях Мура, отделанных в темно-серых тонах.
— Бэрон… — начал Билли.
— А, Бэрон! — воскликнул Дейн. — Знаем такого. И его маленьких друзей.
— Он говорил мне, что украдены кое-какие книги.
— Они у нас в библиотеке, — сказал тевтекс, разливая чай. — Ксерокопиями мир не убедишь.
Билли кивнул, словно в этом была какая-то логика.
— Так что же происходит? — сказал он. — Чего хочет тот… тот человек? И почему вы держите меня в заключении?
Мур посмотрел на него вопросительно.
— В заключении? А куда вы хотите отправиться?
Последовала пауза.
— Я ухожу отсюда, — сказал Билли, а потом быстро добавил: — Что сделал… Госс… с Леоном?
— Вас сильно оскорбит, если я скажу, что не верю вам? — сказал Мур. — Вы хотите уйти? А я совсем в этом не уверен. — Он не опустил глаз под пристальным взглядом Билли. — Что вы видели? — Билли едва не отшатнулся — с такой настойчивостью был задан вопрос. — Прошлой ночью? Что вам снилось? Вы даже не знаете, почему вы в опасности, Билли. А если пойдете к Бэрону и Варди, опасность сильно возрастет. Я знаю, что они о нас говорят. — Он едва ли не лучился, не викарий, а этакий добрый малый. — Но эти сектоведы при исполнении помочь вам не смогут. Ведь вы уже попались на глаза Тату.
— Да, подумай о Тату, — сказал Дейн. — О том лице. О лице на спине у того типа. Как ты собирался справиться с ним, Билли? — Он помолчал. — И ты думаешь, полиция справится с ним по твоей наводке?
— К тому же дело не только в этом, — добавил Мур. — Как будто одного этого мало. Я понимаю, все это слишком… Итак. Дело не только в Тату. Случилось нечто — и все внезапно соглашаются, что конец не за горами. Обычная история, скажете вы — и оказались бы правы… но я имею в виду действительно всех.Это чревато… последствиями. Надо быть там, где сила, вот что я вам скажу. Мы — Братство Бога Кракена. Настало наше время.
Они всё объяснили.
В Лондоне полно раскольнических богов.
Почему? Ну, должны же они где-нибудь обитать. Город, живущий своей собственной загробной жизнью. Почему бы и нет?
Разумеется, боги — они повсюду. Теургический сброд, те, кому некогда поклонялись или втайне поклоняются и по сей день, те, кому поклоняются отчасти, те, кого боятся и кем возмущаются, мелкие божества — они сеют свою заразу повсе−чтоб−им!−местно. Религиозные экосистемы цветут вовсю, ибо что угодно и где угодно может породить их главный элемент — благоговейный страх. Но тот факт, что тараканы существуют повсюду, не означает, что в конкретной нью-йоркской кухне нет особенных тараканов. И хотя ангелы не покидают насиженных мест, хотя в каждом камне, каждой сигаретной пачке, каждом холме, каждом городе присутствует свое божество — в Лондоне есть кое-что свое, необыкновенное.